Окончание рассказа. Начало - здесь www.diary.ru/~Svetiel/p67228450.htm

***
Впервые я увидел её на несколько мучительно коротких секунд в окно госпиталя, - какраз должна была прийти Низа, и я, утомлённый обществом Юлиана и солдат, с нетерпением ждал её появления.
Она – это прекрасное секундное виденье – появилась и исчезла, а я ещё долго сидел, ошеломлённый, не обращая внимания на болтовню Юлиана и хохот солдат.
«Ты сегодня… бледный, - тихо сказала Низа, садясь на стул рядом с моей койкой. – Что-то случилось?».
Я, не заметивший её прихода, некоторое время молчал, с трудом формируя бушующие мысли.
«Ты не знаешь, - наконец с трудом произнёс я. – Такая девушка красивая… откуда она в лагере?».
Низа задумалась, и вспомнила, что примерно неделю назад кто-то говорил ей о приезде в Севиополь семьи одного из командиров. Может, это его жена или дочь?
«Может» - глухо ответил я, раздумывая над «женой»
читать дальшеНиза смотрела на меня тревожным взглядом, и разговор у нас не клеился.
А на следующий день мой напарник решил основательно взяться за творчество. Он попросил «перо и бумагу», и его просьбу выполнили, добавив к этому ещё небольшую деревянную подставку, дабы облегчить ему работу в лежачем положении. Юлиан приступил к творчеству с рвением, вследствие чего всё его постельное бельё было в чернильных пятнах. Понаблюдав за этим цирком с полчаса, я отдал ему огрызок своего карандаша, купленного ещё год назад в Висе, за что был вознаграждён широкой и далеко не эстетичной (выбитые зубы) улыбкой напарника. Да здравствует добродетель.
Давно наступила ночь, но уснуть я не мог. Из головы не шёл образ той девушки, и слова Низы «жена или дочь». Так жена, или дочь? Ответе поэту…
Наутро был дождь. Ушибленное после давешней драки тело нещадно ныло, но я всё же сумел уговорить лекарей отпустить меня «на пол денёчка», прихватив с собой (во избежание конфликтов с местными, или просто в качестве балласта) перочинный ножик, подаренный давным-давно и при забытых обстоятельствах покойным отцом. В самом деле, валяться дальше подле «творца Юлиана» не было никаких сил. И я отправился на разведку.
Впрочем, «разведка» - это, пожалуй, слишком громко сказано. Весь лагерь буквально гудел случившимся: ещё бы, за два последних месяц случилось хоть что-то, достойное внимания. Мне даже спрашивать не нужно было: только похрамывать потихоньку, навострив чуткое ухо поэта. Уже через час я знал: прекрасная незнакомка – дочь командира третьего взвода Кирта, приехала сюда с матерью на неделю, дабы проведать нежно любимого отца. А ещё через двадцать минут я увидел саму эту дочь. Её звали Даной.
Она была высокой, даже на вид очень хрупкой, с длинными, ниже пояса, вьющимися каштановыми волосами. Она вышла из кареты, под руку с матерью, осторожно ступая по размокшей от дождя земле в изящных тёмных сапожках. Лил дождь. Они давно уже скрылись за дверью командирского особняка, а я стоял посреди улицы, дурак дураком, мокрый до нитки, ослеплённый и поверженный этой случайной встречей.
«Ох, поэт, - прозвучал в моей голове странно знакомый голос, когда я всё же решился тронуться прочь, погрязая по щиколотки в вязкой грязи. – Что же ты делаешь…».

***
Единственным что в наибольшей мере занимало в оставшуюся часть дня, как ни смешно это говорить, был пресловутый синяк под глазам. В самом деле, ну не пойду же я с таким фонарем к командирской дочке! Ерунда какая-то получается…
«Чего вы так волнуетесь? – удивлённо спрашивал лекарь. – Через недельку всё пройдёт…».
Вот только не было у меня недели. У меня вообще оставалось три-четыре дня, да и то… Низа в ответ на мою просьбу лишь поджала губы, пробормотав «можно попробовать».
Она ходила в последнее время странно подавленная, с потухшими тёмными глазами. В конце концов, я был уже не рад, что попросил её о помощи: Низе явно было не до меня. Отдав мне мазь, которая теоретически должна была устранить синяк под моим глазом, она молча удалилась. А я… да что там. У меня была ещё целая ночь впереди, полностью предоставленная бессонным грёзам.
Юлиана давно храпел – а я размышлял, меланхолично перебирая складки одеяла. Дочка командира Кирта. Дана. Тонкая, словно… словно.. а, ладно. С волосами, такими грустными и длинными, как… море? Тьфу, ерунда… как грива… эм… да что такое…
Вдохновение явно не шло. Я попытался ещё, - в последний раз, - припомнить глаза командирской дочки, но вспомнились почему-то не её, а Низины потухшие тёмные очи, и мне осталось только с досадой отбросить одеяло прочь от себя. Некоторое время я посидел так, пытаясь найти некий ритм в храпе Юлиана, но голые ноги начали замерзать, и одеяло пришлось вернуть обратно.
Я поэт. Верно? Я уже почти не хромаю, синяки под глазами украшают мужчин, и – разве не нуждается молодая госпожа в развлечении? Наверняка ей скучно в этом Севиополе. Вот я и развлеку. Слава Сонму, полудурок – Юлиан проваляется здесь ещё без малого месяц, и мешаться под ногами не будет.
Так. Что же мне прочесть? Или спеть? Хоть я плохо пою… разве что Низа может это выносить, хоть сейчас и она, кажется устала общаться со мной. А может, Дане уже рассказали обо мне? Нет, ну правда ведь: на всё войско нас только двое поэтов, я и Юлиан. Но что тот Юлиан!..
Ночь совершенно незаметно подошла к концу, и я неожиданно для себя решил: завтра. Вот прямо-таки с утра. Кирт меня знает, ему, помнится, даже нравилась парочка моих баллад – вот и повод. Нехорошо обделять вниманием столь высоких гостей…
И я уснул, успокоенный наконец пришедшим решением, и дробный перестуком дождевых капель за окном, да ещё храпом Юлиана, который по странному стечению обстоятельств уже перестал раздражать. «Поэт нашёл себе новую музу» - сказал бы на это мой учитель. Воистину.

***
Наутро в Севиополе вновь был дождь. Вторично покидая госпиталь, я подготовился лучше: одел капюшон, длинный плащ, способный по возможности скрыть мою хромоту.
Лагерь за время трёхдневного дождя окончательно размок. Я не прошёл ещё и половины пути – а штаны уже по колени были заляпаны грязью так, что в голову начали закрадываться мысли вроде «а может, как-нибудь потом?», но тут же вспомнилось что и осталось-то мне всего три дня, и я уверенно зашагал вперёд. Уверенность, впрочем, только мешала: грязи на штанах прибавилось.
У дома Кирта стояло четверо солдат. Подавив в себе недоброе предчувствие, я всё-таки приблизился к ним, стараясь, впрочем, ступать помедленней и всячески излучать собой доброжелательность.
«А, Нид, - сказал один из солдат, вероятно, знавший меня, и опустил ружьё; прочие три, впрочем, не спешили следовать его примеру. – Выздоровел?».
Я вяло кивнул, соглашаясь, и не соглашаясь одновременно. И тут же спросил сам, не давая ему времени задать второй очевидный вопрос:
«А чего вы здесь стоите? Местные опять…?»
На лицах солдат отразилась досада.
«Если бы, - ответил тот, что решил говорить со мной. – Молодая госпожа плохо себя чувствует. С самого…».
Вероятно, он хотел сказать «с самого утра». Но тут дверь особняка отворилась, и солдаты вновь вскинули вверх свои ружья. На пороге стоял Кирт: в домашнем халате, чуть полноватый, седеющий мужчина преклонных лет.
«Что тут у вас?» – устало спросил он, воззрившись на нас.
«Я… - лихорадочно отметая в голове слишком неубедительные варианты, я переступил с ноги на ногу. – Эм… а… мне… солдаты передали! Что вы меня вызываете».
«Солдаты?» - вздёрнул бровь Кирт.
«В госпитале» - кивнул я, уже начиная ощущать себя редкостным идиотом.
«Они ошиблись, - процедил сквозь зубы Кирт. – Иди, Нид. Не мешайся тут».
И захлопнул дверь.
Я медленно повернулся, и побрёл прочь. Солдаты за моей спиной приняли прежнее отстранённо-настороженное положение. Странно – но сейчас не задевало даже это грубое «не мешайся».
Дана заболела. И что? Это – повод выставлять у дома стражу? Да и Кирт выглядит… словом, не так, как если бы его дочь просто плохо себя чувствовала. Но – что тогда? Что?..
Я неловко повернул голову, и вода холодной струйкой полилась за ворот. Агрх… Несмотря на это, в лагерь возвращаться не хотелось. Вздохнув (в это время за первой струйкой последовала вторая), я поковылял в направлении города. Молодой поэт желает развлечься.

***
В Севиополе, несмотря на дождь и слякоть, было людно, громко, и… почти как в Висе. Некоторое время я шёл, с опаской поглядывая на местных (и попутно нащупывая в кармане нож, - так, на всякий случай), но потом успокоился: без формы я был для них своим, отдельно взятой песчинкой из пустыни, и никто не думал повторно обращать против меня народный гнев. Вот и славно.
День я провёл, блуждая из кабака в кабак, где, впрочем, старался больше уделять внимания разговорам вокруг, нежели вину. Как показал итог, авантюра удалась далеко не в полной мере: обратно в лагерь я возвращался уже не хромая, но заметно пошатываясь.
Севиополь – город большой, и формой напоминает круг. Улицы здесь построены не по прямой, как в Висе, а кольцом, и разобраться в местной географии даже после двух месяцев непосредственного проживания – дело не из простых.
Серый вечер давно сменила ночь, ливень обратился моросящей ерундой, начал немногу проявлять себя мороз, а я всё блуждал и блуждал змееподобными улочками, не встречая на своём пути никого, кто мог бы указать путь. Тоесть, местные, конечно, встречались. Но спроси я у местного «как пройти в лагерь висов» - тут же заработал бы повторный билет в госпиталь, только на куда больший срок.
Прошло ещё какое-то время – я уже начал отчаиваться – и тут произошло нечто необычное, а именно: по каменной кладке улицы послышались быстрые шаги, с таким характерным стуком, какой бывает от женских каблуков. Я остановился, прислушиваясь: шаги приближались ко мне. Ах, да, стоит объяснить: эту странную особенность я заметил чуть раньше, и во многом благодаря Низе – в Севиополе, в отличии от Висы, на обувь всегда ставили только мягкие набойки, позволяющие ступать бесшумно – у местных был какой-то малопонятный предрассудок относительно этого. Итак, шаги приближались, и, вглядевшись, я, наконец, различил в свете тусклого уличного фонаря – ту, что и не надеялся уже увидеть сегодня.
Это была Дана. Как всегда, немыслимо хрупкая, она куталась в тёплое пальто с меховым воротником, а длинные волосы её ниспали из-под шляпы, мягко мерцая. Я сделал шаг вперёд – и внезапно отступил, вбок, вжимаясь в холодную влажную стену какого-то дома. Дана шла – и была прекрасна, как всегда, а, может, как никогда, но вслед за ней, рука об руку и впереди неё будто плыла некая незримая сила, сметающая с пути всё живое. Я хотел было сказать что-то – но слова застыли в горле. Дана прошла мимо – будто призрак, ведомая неизвестным мне «нечто», и я едва смог вдохнуть воздух вновь, когда шаги её уже стихли вдали.
Я сделал шаг, другой, третий. Меня уже не шатало. Обернуться было страшно, и я шёл, почти бежал, страшась всего и ничего, страшась, что Дана и то, что шло с ней, решат повернуть назад, и уйти с дороги я уже не успею…
В лагере я был через полчаса.

Здесь всё было, как всегда. Юлиан меланхолично дописывал очередное своё «творение» (карандаша почти не осталось), сновали туда-сюда лекари, травили какие-то байки солдаты. Войдя, я уцепился рукой за дверной косяк, и несколько минут простоял так, - никто не обратил на меня внимания. Отдышавшись, я подошёл к койке, и сел, начав постепенно снимать с себя мокрую одежду.
Мысли словно испарились вовсе. Были лишь картинки – цветные, красочные, - произошедшего. Но воспалённый фантазией и алкоголем мозг отказывался их осмысливать.
Дверь в казарму открылась вновь, заставив меня резко обернуться – но это был лишь старший брат Низы, широкоплечий высокий блондин с пронзительно-синими глазами, - в глубине души я завидовал его успеху среди слабого пола.
-А, это ты, - стараясь сделать интонацию более ироничной, нежели искренней, пробормотал я. – А почему не Низа?
-Она… занята, - с заминкой ответил парень. – Много работы. Вот. Я ненадолго пришёл, вечер уже. Тебе что-нибудь нужно?
«Низа мне нужна, - с тоской подумал я. – И не боле…».
А вслух лишь покачал головой и кратко ответил:
-Нет.
-Хорошо, - кивнул парень, разворачиваясь к двери. – Я пойду тогда. Мне ещё к командирам зайти.
-Низе… привет… - бросил я ему в спину.
Парень ещё раз кивнул, странно поджав губы, и вышел.

-Много впечатлений с прогулки? – фыркнул, не отрываясь от работы, Юлиан. – Не с кем поделиться?
-О да, - медленно произнёс я. – Ты даже не представляешь, насколько прав.

***
А утром – утром началось то, что, собственно и можно назвать одним из ключевых моментов сего повествования.
Метался лагерь, гудел Севиополь, да что там, даже госпиталь стоял вверх дном, а случившееся, как ни странно, можно было сформулировать всего несколькими словами: пропадала дочь командира. Дана.
Как и почему – никто не знал, и, собственно, не задавался этим вопросом. Всех интересовало лишь одно: куда?
Госпиталь бурлил. Всё тонуло в звучных голосах солдат, каждый из которых желал ознакомить окружающих с собственными мыслями относительно того, куда же это делась красавица-дочка Кирта. А я сидел, упираясь ладонями в матрац койки, и всё никак не мог осознать собственные чувства относительно случившегося. Не будь той вчерашней встречи, я решил бы, что это ерунда, либо местные окончательно распустились. Однако теперь…
«Это монстр! – очень вовремя воскликнул солдат, лежавший через три койки от меня, всегда питавший странную слабость к рассказам о «сверхъестественном». – Монстр украл её!».
Как оказалось чуть позже, не один Ханс, лечащий своё сотрясение мозга, склонен был грешить на «монстра», - подобных ему было едва ли не половина всего лагеря. Вторая половина, впрочем, придерживалась реалистичного взгляда на случившееся, и винила во всём местных.
Несчастный Кирт разрывался меж двух огней, балансируя на грани истерии и полной невменяемости. Немудрено: происходящее походило на какой-то ужасный аттракцион, или, верней, тотализатор, в котором большее внимании уделяется величине ставок, нежели самому предмету торгов. Шло время. Приближался полдень. Лорд-маршалл, наблюдавя за тем, как развиваются события, наконец повелел собраться всем, кто хоть как-то был связан со случившимся, или знал Дану. Пришёл и я.
Толпа (стульев хватило лишь на командиров и офицеров) волновалась, меж людьми то и дело проходили «волны» новостей – из края в край. Собрание ещё не началось, а всем уже было доподлинно известно: вчерашним утром молодая госпожа чувствовала себя плохо, - оттого, как подумал тогда Кирт, что окно её спальни плохо закрывалось, и она простыла. Однако девушку трясло, она всё твердила о каких-то ночных кошмарах, и молила отца во что бы то ни стало защитить её. От кого – она сказать не могла.
Этим, собственно, и было обусловлено появление солдат у дверей командирской усадьбы К обеду Дана ожила, и будто бы забыла свои страхи. А затем – я мысленно соотнес это событие с собственным блужданием по Севиополю – внезапно начала зевать, и, сказав, что очень устала, отправилась спать. Окно её спальни находилось на третьем этаже. Сама ли Дана выбралась, или ей помогли – никто не знал доподлинно. Лишь жена Кирта без умолку твердила о неком человеке с красным шарфом. Прислушавшись, я понял: она говорит о неком человеке, встреченном ею и Данной день назад, в городе. Человек имел алый шелковый шарф, и очень смотрел на её дочь.
Лорд-маршал не добавил ничего нового. «Госпожа Дана украдена, - заявил он со своего постамента. – Тому, кто вернёт её, звание офицера пожизненно!».

***
Дождь в Севиополе кончился.
Потоптавшись в лагере, я понял, что оставаться здесь дольше не хочу. Мне нужно было говорить – с очень определённым человеком. И, если Низа не идёт к поэту, то поэт идёт к ней.
Сумерки были совсем близко. Я шёл, с трудом вспоминает направление, вспоминая вчерашний вечер, и размышляя над одним и тем же вопросом, раз за разом: где сейчас эта Дана, что с ней случилось? Впрочем… впрочем, это уже два вопроса.
Низа нашлась в швейной мастерской. Рабочий день уже закончился, но она зачем-то продолжала сидеть за столом, перебирая складки промётанного платья.
-Можно? – поинтересовался я, постучав о дверной косяк.
Она подняла голову, и, пробормотав «Какое совпадение», утвердительно кивнула.
-Совпадение? – как можно более весело поинтересовался я. – Какое именно?
-Думала о тебе, - вздохнула девушка. – Что ты хотел?
-Поговорить, - усаживаясь за стул напротив неё, ответил я. – О… да ты ведь сама слышала, верно?
-О дочке капитана Кирта, Дане, - кивнула Низа. – Я наслышана, Нид. Да.
Она странно выглядела: не то, чтобы вяло даже, но – печально. Темноглазая, бледная (впрочем, это всегда было). Что же…
-Мать Даны назвала примету возможного похитителя, - вслух сказал я. – У него был алый шарф, и…
-Платок, - поправила меня Низа.
-Что?
-Платок. Это у вас носят шарфы, у вас холодней, а у нас тепло, и на шее завязывают платок, - она показала руками, как. – Хотя, вообще, они вышли из моды лет сорок назад, но отдельные франты позволяют себе такую деталь гардероба и сейчас. Это не примета.
-Хм… - я прокашлялся, пытаясь найти новые доводы, которых, впрочем, не было, и оставалось лишь невнятно промямлить: - Ну, Эмм… всё-так.
-У меня ещё один человек, - сказала Низа. – Плащ ему сшить надо было… посиди пока, - она кивнула на лавку под стенкой. – Как уйдёт, поговорим.
Я кивнул, отправившись по указанному направлению. Низа поднялась, разглаживая складки платья на себе, и тихо спросила, обращаясь будто бы в пустоту:
-Скажи… а зачем тебе Дана?
Ответить я не успел – да и смог бы? Дверь отворилась, и вошёл мужчина. Нет, у него не было пресловутого алого платка: нижняя половина его лица и вовсе была скрыта широким поднятым воротом, на голову была одета широкополая шляпа, но… стоило незнакомцу взглянуть на меня – как я вжался в стену, покрываясь холодным потом. К чему, в самом деле, эти шелковые платки а-ля «франт прошлого пятидесятилетия», когда достаточно одного такого взгляда, чтобы прошедший некогда ужас вернулся сторицей.
Низа, впрочем, ничего не заметила. С усталой улыбкой поприветствовав вошедшего, она тут же протянула ему сложенный несколько раз плащ.
-Ткань ещё осталась, - сказала она. – Отдавать вам? Примерно пол метра.
Мужчина кивнул. Низа вышла в другую комнату, а я наконец решился шевельнуться.
-Простите, - сипло произнёс я, пытаясь принять достойную бесстрашного человека позу. Но тут незнакомец обернулся – и всё окончательно стало на свои места. То, что было вчера лишь невнятным сумраком, ныне обрело форму. Монстр сделал шаг ко мне – один, второй, третий…
-Поэт, - пробормотал он, в то время как я начал медленно сгибаться от боли, с ужасом сознавая, что миг перед глазами стремительно меркнет. – Отдыхай, поэт.

***
-Нид…
Я с трудом раскрыл глаза. Низа, до того теребившая мою куртку, наконец, успокоилась.
-Да что такое с тобой?
-А что? – с трудом садясь, прохрипел я.
-Ну, как бы тебе сказать. Ты сначала сидел, сгорбившись, а как только тот господин вышел – вдруг упал…
-Знаешь, - медленно произнёс я, пытаясь сделать свой тон как можно более убедительным. – Мне кажется, этот господин был тем самым… тем самым, что украл Дану.
О своих словах я почти тотчас же пожалел. Нет, Низа не поддавала сомнению (по крайней мере – сейчас) «того самого», но вот упоминание Даны вызвало у неё вполне определённую реакцию.
-Зачем она тебе? – вновь спросила девушка, отодвигаясь от меня. – Командирская дочь… она должна была уехать через два дня в свою Виссу. Зачем, Нид? Будто вы ровня. Будто ты нужен ей. Или это такая загадочная душа поэта? Не подумай, я тут совершенно ни при чём. Я ведь – местная, куда мне… или ты надеялся найти её по возвращении в Виссу? Скажи, пожалуйста. Я вот всё думаю, думаю… и додуматься не могу. Загадка.
Вот когда начинаешь мечтать оказаться немым. Или потерять голос. Или… словом, как угодно в том же русле. Дурак. Дурак…
-Не знаю, Низа, - наконец ответил я. – Тоесть… это как наваждение. Она – будто напоминание. О Висе. Висса – это такой огромный, невыносимо яркий… ослепляющий город. Смотришь – и теряешь зрение. А потом ходишь слепцом, ощупывая ненавистно-любимые стены, и по-прежнему готов отдать всё, всё на свете, за то только, чтобы здесь быть. Чтобы хоть не видеть, но чувствовать. Вот… так и с ней. Может, это и к лучшему – что монстр оказался ослеплён раньше меня. Но она ведь не виновата. Тот, кто создал – может быть, но где он? Её нужно спасти. Хотя бы потому, что, по сути своей, она такое же человек, как ты и я. Понимаешь, Низа?

Библиотека Севиополя – большое трёхэтажное здание с вполне презентабельным фасадом, находилось почти что в центре города, и на мысленный вопрос, как я её раньше умудрялся не замечать, ответа не было. Да и кому нужны запоздалые ответы.
Выслушав мой сумбурный рассказ о вчерашней и нынешней встрече с «монстром», Низа, кажется, что-то поняла. И теперь собиралась это «что-то» проверить.
-Скажи хоть слово, - снедаемый любопытством, взмолился я. – Я, может, помогу чем-то?
Но Низа только отмахивалась. Она явно искала нечто определённое, перебирая архивы полувековой давности. За окном, меж тем, сгущался вечер. Единственный библиотекарь косился на нас с неодобрением, но молчал: то ли был знаком с роднёй Низы, то ли у них тут было в порядке вещей ворошить древние фолианты ночами.
-Вот! – внезапно оживившись, Низа несколько раз бегло пересмотрела три пожелтевших от времени листа, и, убедившись, что всё верно, перевела восхищённый взгляд зелёных (зелёных!) глаз на меня. – Нид! Хорошо ли ты учил историю?
-Смотря какую, - неуверенно ответил я. – А что?
-Вспомни, что было здесь шестьдесят лет назад, - ответила она. – Не помнишь? Нда… шестьдесят лет назад, Нид, здесь была война. Подпольная. Не с вами, а с северянами этими… как их там… не важно. И вот тогда, - она протянула мне свою находку. – Началось вот это.
«Вот это» выглядело довольно забавно – в контексте данной ситуации. Точная копия происходящего сейчас, помноженная на войну. А Низа продолжала вещать:
-Бабушка говорила мне, - рассказывала она, водя пальцем по шероховатой старой бумаге. – Невзначай… но вроде бы и всерьёз… о чудовище. Он ходит бесшумно, говорила она, и для него не существует ни замков, ни дверей. У него тысячи обличий, и узнать его невозможно, - разве что наблюдая свершённое им. Не всё делает он сам. Но следом за ним идёт другое зло – помельче, но причиняющее не меньше горя. Страшись, говорила она. Не всех чудовище убивает. Кое-кого он обращает в подобных себе: ночных тварей, что не приняты ни землёй, ни небом, и вечно голодны. Страшись верить сказкам о нём. Он сам создаёт их, и глупцы верят, тщась увидеть красоту в кромешной тьме, из которой он состоит. Но нет ни красоты, ни величия, ни благородства. Есть только тьма. И тьма эта очень быстро затягивает…
-Однако, - ошеломлённо пробормотал я. – Кем она была, эта твоя бабушка?
-Большую часть времени – швеёй, а непосредственно шестьдесят лет назад – одной из партизан, - с улыбкой ответила Низа. – Что ты удивляешься? Неужели ты думал, что у моего патриотизма нет должного подспорья?
-Думал, - всё ещё в некотором ступоре пробормотал я. – Но… мда. А Юлиан об этом чудовище поэму пишет.
-Твой Юлиан – дурак, - резко сказала Низа. – Ещё и ксенофоб, к тому же… но не суть. Как думаешь, лорд-маршал уже додумался до того же, что и мы?
-Думаю, нет, - покачал головой я. – Ему и в голову не придёт воспользоваться ресурсами вашей библиотеки.
-Тогда сообщи ему об этом. Заодно и… что он там назначил в качестве награды?
Я только усмехнулся:
-Офицерское звание. Пожизненно. Да, так и сказал.
-Всегда мечтала обрести друга-офицера, - рассмеялась Низа. – Беги!

***
Почему в Севиополе так быстро темнеет?
Я шёл по тёмным улицам, прислушиваясь и мысленно прикидывая, сколько ещё минут осталось идти до лагеря. Получалось что-то около 10-15-ти.
На небе было – ни звезды. Темень кромешная, хорошо хоть, дорогу я, наконец, удосужился выучить. Лорд-маршал… что ему сказать? «Я знаю, Дану похитило чудовище»? Ох… хорошо хоть, Низа дала эти листы полувековой давности. Авось и правда поверят…
В лагере было тихо. Непривычно тихо для такого, в сущности, раннего времени, но вдаваться в подробности было некогда. Уж не знаю, что на меня так подействовало: ночь, тишина, или просто общее нервное напряжение, - но я внезапно осознал, что просто идти уже не могу. И побежал.
Устраиваясь на новом месте жительства, лорд-маршал, как и следовало ожидать, выбрал самую роскошную из усадьб. Куда переселили её прежних обитателей – я не знал доподлинно. Кажется, куда-то в город.
Странно, но бег не распалил, а, напротив, охладил меня. Как будто наконец прошла навязчивая горячка последних дней, и я наконец получил обратно возможность мыслить трезво. «Зачем тебе эта Дана…» - хороший вопрос, Низа. Точный. И ответить на него можно так же точно: незачем. Теперь.
«Какая ночь…».
Я с разбега остановился, чуть не упав. Мне показалось, или…?
Песня. Верней, не песня даже – мелодия. Инструмент – не разобрать, что-то слишком смешанное, чтобы быть цельным, что-то… и это – из дома лорд-маршала, который и при нас не находил нужным делать вид, что любит музыку. Или его вкусы так внезапно переменились? Или…
Я потряс головой, обхватив лоб ладонями. Музыка исчезла. Да что же это, во имя святого Сонма… Шаг – и я остановился вновь. На сей раз – от беспричинно нахлынувшего, вязкого ужаса. Происходящее походило на умею психологическую атаку. Стоит ли задумываться, чью.
Я посмотрел на усадьбу – окна были пусты и безжизненны. Что ж…
Бояться неведомого – худшая из зол. Когда знаешь, что кроется впереди, есть хоть возможность предугадать происходящее. А что я знал о чудовище? То лишь, что у него «тысяча обличий», и, помимо всего прочего, он может обратить меня в подобного себе. Чудная перспектива. Низа будет рада.
Преодолевая себя, я продолжил идти вперёд. На смену страху пришла странная, всепоглощающая тоска: будь, что будет. Некуда отступать. Никто не поможет. И, раз уж так случилось – будь, что будет…
Дверь дома открылась со скрипом: похоже, усадьба была далеко не новой. Кто жил здесь раньше? Какие-нибудь севиопольские богачи, вероятно. Есть ли разница между богачами Виссы и Севиополя? Между нами и местными? Между Низой и Данной?.. Сам того не ведая, я прошёл длинный коридор до конца, ступая верней на ощупь, чем благодаря «острому зрению». Меня не удивляла ни открытая дверь, ни отсутствие охраны. Подумаешь, усадьба лорд-маршала. В ночи, как эта, и не такое случается…
В комнате, в которую я вошёл, горел ночник: большая жёлтая свеча под кованным железным колпаком. Держась за косяк двери, я пошатывался, точно пьяный, постепенно приходя в себя. Впереди, за столом, виднелась человеческая фигура, чьи контуры были подсвечены светом ночника. Человек неспешно обернулся, откидывая с лица капюшон.
-Ты?.. – невольно воскликнул я.
Человек встал и направился ко мне.

***
Даже при таком скудном освещении – его трудно было не узнать. Мы прожили бок о бок без малого два месяца, и эту нескладную фигуру, слишком длинные руки, растрёпанные вихры пепельных волос – всё это говорило мне об одном и том же человеке.
-Юлиан… - со стоном проговорил я, понимая всё без слов.
Он усмехнулся – странно, превращение будто что-то изменило в нём: ухмылка больше не выглядела нелепой, нет, верней – уродливой.
-Ты даже не удивилась, - со вздохом пробормотал бывший напарник. – Мне обидно, Нид. Да, обидно.
Одним движением руки, - Великий Сонм, откуда такая сила?! – Юлиан притянул меня к себе, и, проникновенно взглянув в глаза, со всей напарнической любовью впечатал в стену. «Чудно…».
-Он пришёл ко мне на закате, - негромко проговорил Юлиан, продолжая вжимать моё плечо в стену. – Сегодня, пока ты был на этом своём совете. Он знал, что я пишу о нём, знал об этой нашей «общей» поэме, можешь себе представить, Нид? Он попросил лишь немного изменить сюжет. А в награду за это… - и он постарался как можно шире улыбнуться, демонстрируя мне набор острейших клыков. Я поморщился. – Я знал, что ты будешь здесь, - продолжил вещать Юлиан. В кои-то веки ему представилась возможность заставить меня слушать. И я подумал: почему бы и нет? Я готов поделиться. Наше с тобой соавторство так и не было развито должным образом. Мне нужно лишь твоё согласие. Ну?
-Это слишком большая ответственность для такого бездаря, как я, - хрипло пробормотал я, стараясь не смотреть на него.
Судя по следующим событиям, Юлиан нынешней ночью был не склонен к демагогии.
Издав низкое глухое рычание, он запрокинул голову, и – впился клыками, сквозь куртку и довольно толстую холщовую рубашку, в моё многострадальное, на сей раз правое, плечо.
На вас нападала когда-нибудь собака? Большая такая, с загнутыми назад клычищами? Ну, вот. Ощущения примерно те же.
Чуть приоткрыв глаза, когда первая волна боли прошла, я понял: в комнате мы больше не одни. Юлиан, слизывающий кровь с губ, тоже обернулся.
Я не знал новопришедшего. Он был высокий, хорошо сложен, в расстёгнутой у горла светлой рубашке и чёрных штанах. Незнакомец с интересом смотрел на нас, приближаясь. «Ещё один монстр?» – подумал я, а вслух произнёс:
-Кто ты?
В самом деле, что мне было терять… хоть Юлиан не сожрёт раньше времени.
-Тот самый? – поинтересовался у моего бывшего напарника незнакомец. Тот утвердительно кивнул. – Всё-таки пришёл… ну, что ж. Сам виноват. Собственно, я не приветствую идеи относительно твоего превращения. Разумней всего было бы использовать тебя в качестве пищи. Да, собственно, ты к этому уверенно приближаешься.
-А что молодая госпожа? – спросил Юлиан.
-Спит, - ответил незнакомец. – Ллиль скоро принесёт ей пищу.
«Их двое! – мысленно воскликнул я. – Великий Сонм… но что же насчёт Даны?».
-Ты думаешь о ней, верно? – догадливо поинтересовался второй монстр. – Ты пришёл спасать её, поэт? Ах… всё ваше ничтожное благородство. Думаешь, я украл её? Отнюдь. Она сама, слышишь, сама согласилась пойти со мной – когда я объяснил ей, кем она будет. Мы обручены, поэт! А ты пришёл геройствовать…
Я вдохнул и выдохнул. Юлиан отпустил моё плечо, и я медленно опустился вниз, оставляя на стене кровавые следы. Да уж. А я пришёл геройствовать…
-Феликс, - тихий, полупризрачный голос.
Я поднял голову, вглядевшись в хрупкую фигурку у противоположной двери. – Феликс, - повторила девушка, не ступая даже – плывя по воздуху над ковром. – Я голодна.

***
Глядя на Дану, я всё никак не мог разобраться в своих чувствах: то мне казалось, что она изменилась более всех, то – что не изменилась вовсе.
Хрупкость, лёгкость, красота – всё это осталось с ней. Но… по мере её приближения я всё больше и больше убеждался: прежняя Дана искажена навеки. И никогда уже не станет прежней.
Быть может – это и к лучшему, что я не знал её прежде, кроме тех невнятных лихорадочных дней. Как, пожалуй, больно будет Кирту смотреть на неё – если они когда-нибудь встретятся. Впрочем, для Кирта эта встреча в любом случае закончится плачевно. Я смотрел на них – на Юлиана, Феликса и Дану, думая: кто они? Со всеми своими бесчисленными возможностями, всемогуществом и этой убийственной красотой?.. да и что та красота – ведь, по сути, настоящими они становятся, лишь запуская свои клыки в нашу плоть…
-Подожди, - негромко говорил Феликс своей невесте. – Скоро придёт Ллиль, он принесёт тебе пищу. Этот не подходит тебе; подожди…
А я думал лишь об одном: где же настоящее? Если даже такую красоту можно смешать с грязью… если даже талант (а ведь Юлиан, не смотря ни на что, был талантлив) можно променять на вечное бытие монстром… если даже спасать никого не нужно – ведь жертва сама с радостью бежит в обьятья маньяка!.. так где же? Где искать гений, красоту и любовь, если на твоих глазах их сминает одна кромешная тьма?..
Рядом открылась дверь. Я опустил голову, медленно закрыв глаза. Боль в плече уже почти не чувствовалась – то ли я привык, то ли раны были не такими уж глубокими. Послышались шаги. Кто-то тихо застонал. И Феликс сказал:
-Вот и Ллиль.

***
Не знаю, что побудило меня тогда очнуться. По сути, я уже засыпал, погружаясь в какую-то вязкую темную жижу мучительно-жутких видений. Тихий стон послышался вновь, и, пересилив себя, и всё же открыл глаза. Да, теперь нас было шестеро.
Ллиль – тот самый посетитель швейной мастерской, коему кровь износу требовался новый плащ – стоял теперь посреди комнаты. На вытянутых руках он держал на вид безжизненное человеческое тело: подсвеченное светильником, во всеобщем сумраке чётко выделялись руки с длинными тонкими пальцами, да отливающее золотом волосы. Длинные русые волосы.
-Низа… - со стоном выдохнул я.
Да. Это была Низа.
Пожалуй, Юлиан укусил меня всё же не сильно. Опираясь на левую руку, я поднялся. Так или иначе, взгляды присутствующих были обращены не ко мне.
«Победить монстра может лишь человек» - очень вовремя вспомнилась строчка из старой легенды. Что ж… перочинный нож – единственное, что обнаружилось в карманах – обладал единственным преимуществом: своей металлической природой. Покрепче сжав его в руке, я сделал ещё один шаг, остановившись аккурат за спиной Юлиана. Теперь всё решали считанные секунды. Великий Сонм, кто придумал дружественные чувства?! Кто придумал эту мягкость в душе, что мешает действовать решительно, и единственно верно?..
Одним резким движением – кто придумал делать безобидные перочинные ножи такими острыми?.. – я всадил нож Юлиану под левую ключицу. Бывший напарник захрипел, медленно оседая на пол. Дана вскрикнула, Феликс рванулся ко мне, а я – к Ллилю, но тот лишь усмехнулся, растворившись в воздухе. Возник он почти тотчас же, но я к тому времени уже был схвачен за грудки Феликсом. А Юлиану было плохо. Он расцарапывал, стоя на коленях, окровавленную грудь, выл, и беспрестанно шатался из стороны в сторону, вперёд и назад.
-Что ты сделал, сволочь! – тряся меня, ревел Феликс. – Он ведь ещё совсем молод! У него трансформация только началась!
Словно подтверждая его слова, Юлиан окончательно распластался на полу, и затих. Державший меня взревел ещё громче, выпуская клыки. Шевельнулась, просыпаясь от забытья, Низа, осклабилась Дана…
-Успокойся.
Ллиль, любитель чёрных плащей, сумел сказать эту свою реплику на удивление весомо: так, что Феликс тут же успокоился, не прекращая, впрочем, сжимать меня так, что на куртке выступили тёмные пятна крови.
-Ты так ничему и не научился, - всё тем же резким тоном продолжил Ллиль. – Когда я создал тебя, уже через час ты вытянул из груди два арбалетных болта, и даже не поморщился. А этот, - он с презрением посмотрел на мёртвого Юлиана. – От ножа… ты ничему не научился, Феликс. Я не отпускаю тебя.
-Болты из груди я вытаскивал два дня спустя! – одним резким движением отбросив меня к стене (похоже, с расправой решили повременить), Феликс повернулся к своему, по-видимому, учителю, сжав руки в кулаки. – Четыре с половиной часа прошло, он напротив был более уязвим! Ещё и без пищи… - мимолётно обернувшись ко мне, он вновь посмотрел на Лиля. – Ты обещал отпустить меня.
-Нет, - просто ответил тот.
-Восемьдесят лет! – вновь взорвался Феликс. – Почти век ты держишь меня при себе! Сколько ещё?!
-Сколько потребуется, - сказал Ллиль. – Покуда ты не научишься.
-Нет, - покачал головой Феликс. – Отдай Дане эту девчонку, и мы уйдём. Я не буду твоим слугой. Больше никогда.
-Не слишком ли ты возгордился, учение? – тихо спросил Ллиль.
Что произошло затем – я так до конца и не понял. Просто Дана вдруг упала, как несколько минут назад Юлиан, безвольно распластавшись на полу. Феликс кинулся к ней – но, пожалуй, есть на свете такие вещи, что не под силу даже самым могущественным ученикам.
Сейчас я порой задумываюсь: любил ли он её? И причина размышлений не в том даже, что мой скудный разум не может представить такого явления, как «влюблённое чудовище», нет. Всё возможно под этой луной, этим солнцем, и этими звёздами. Но, пожалуй, любовь – это всё же нечто кардинально отличающееся от происходившего меж двумя этими… людьми, не-людьми, или кем там они были. Любя – не передаёшь своё уродство, не отбираешь чужой гений, не промениваешь красоту на сверкающую оболочку, под которой – лишь клыки, ярость и голод. Нет, Феликс не любил Дану. Пожалуй, просто пришёл его черёд завести себе служанку.
-Я буду считать, что твой разум помутился от любовных переживаний, - произнёс Ллиль, когда всё было кончено. – Иначе её участь постигнет и тебя. Успокойся. Через полвека ты и думать забудешь об этих человеческих чувствах.
Феликс стоял на коленях у мёртвого тела: глаза его были закрыты, и он дрожал с головы до ног. То, что он бормотал, было едва различимо, но я всё же разобрал: «ненавижу». Закономерно.
-Теперь ты, - Ллиль посмотрел на меня. – Служитель изящной словесности имени его высочайшества Весилина, ты слишком часто стал путаться у меня под ногами. Что за нужда, скажи мне? Скучно жить?
-Так исторически сложилось, - пробормотал я.
Ллиль рассмеялся.
-Ну-ну. Поднимись, поэт.
Осуществить его приказ после всего произошедшего было не так-то просто. Но, похоже, монстр вложил в свои слова некую толику чар – и стоять на ногах я смог, даже не шатаясь.
-Низа больше не нужна тебе, - быстро произнёс я, боясь за обменом любезностями позабыть свою главную цель. – Отпусти её. Или… если она не для Даны… возьми лучше меня.
Некоторое время Ллиль молча смотрел на меня.
-Ты готов отдать только плоть? – наконец, спросил он.
-Если понадобится, то и душу, - не раздумывая, ответил я.
На самом деле, меня пугала не вечная кабала, похуже той, в которую угодил Феликс. Пугало меня верней то, что Низа уже почти проснулась, и – кто знает, как поступит Ллиль, стоит ей только открыть глаза.
В самом деле – будто прежде я был вольным. Будто раньше мною не помыкали, будто я по собственному желанию увязался за королевским войском, ведь – о боги! – что может быть лучше в судьбе поэта, нежели ублажать слух лорд-маршала и его командиров!.. Всё едино.
-Как будто мне нужна твоя душа, - усмехнулся Ллиль. – Сплошная любовь, чтоб вас всех…
Он замолчал, продолжая внимательно меня изучать.
-А давай проведём эксперимент, поэт, - наконец произнёс он. – Я дам тебе выбор, всего две составляющие. Так же, как было у красавицы Даны, или этого Юлиана… всегда есть выбор. Видишь, твоя подруга уже просыпается. Давно я не оказывался в такой забавной ситуации, но тем лучше. Итак, поэт: я могу вернуть тебе эту девушку – целой, невредимой, и со здоровой психикой. А могу… могу прогнать войско лорд-маршала отсюда. Из всей страны. Исчезнет тот договор, о котором так много твердят местные. Выбирай, поэт. Она почти проснулась.

Когда от тебя требуют ответ подобного толка: спасти весь мир, или вот эту отдельно взятую личность, мягко говоря, теряешься. Я смотрел на Низу, вспоминая её слова о том, что я, поэт тире шут, только я и смогу убедить сильных мира сего в идеалах свободы и благородства, и думал: какая ирония!.. Великий Сонм, чего же вы добиваетесь? Чтобы я оставил её на буквальное съедение этих чудовищ, а сам потом радовался освобождению Севиополя? А что я скажу её братьям? А что я себе самому скажу, и не придётся ли нам в будущем встретиться, да только оказавшись на разной высоте пищевой цепочки?..
Я вновь взглянул на мёртвую Дану, подле которой сидел полуобморочный Феликс, вспоминая свои давешние размышления.
Что настоящее? Кто настоящий?..
-Низа, - сказал я, переводя взгляд на Лиля. – Я выбираю её.

***
До рассвета было ещё далеко. Ночной вечер трепал волосы, и узкий ободок луны принуждал ступать медленно и осторожно.
-Просто ушли… - повторила за мной Низа. – Думаешь, вернутся они?
-Мне Ллиль напоследок сказал «прощай», - ответил я. – Так что… у нас есть резоны надеяться на лучшее.
-Ты всё-таки поэт, - с тихим вздохом произнесла она. – Такие возможности, Нид… а ты выбрал меня.
-Попинаешь меня после, - пробормотал я. – Ты сейчас слишком слаба. Спи давай.
-Ну уж нет, - тихо рассмеялась она. – Я так уже всё интересное пропустила…
Внезапно я остановился. Прежде тёмный горизонт озарился яркими, разноцветными огнями, рассыпающимися звёздными искрами.
-У вас сегодня праздник? – удивлённо спросил я.
-Нет… - Низа чуть повернула голову, чтобы тоже наблюдать фейерверк. – Если тебе не тяжело… пойдём туда, Нид. Мне хотелось бы понять, что происходит.

В городе царило веселье. Никто и слыхом не слыхивал о случившемся в особняке лорд-маршала, да, впрочем, никого это особо и не интересовало.
-Умер! Умер! Свободны! – вопили местные, высовываясь из окон своих домов, подпрыгивая и приплясывая прямо посреди главной площади. Грохотали фейерверки, вскидывались вверх кубки, доверху наполненные вином, там и тут звучало одно и то же: «Умер! Свободны!». Первое восклицание, однако, чаще заменялось брутальным «сдох».
-О ком они? – с недоумением пробормотал я.
-А ты догадайся, - Низа (она настояла, чтобы я всё же позволил ей встать на ноги) улыбнулась. – Чью смерть здесь ещё праздновали бы так рьяно? Весилин умер, Нид! Договор разорван, у него нет наследников, а без этого условия все прочие – недостоверны! Ещё вчера, наверное… а мы и не знали…
Сам того не желая, я тоже начал улыбаться. Пожалуй, Весилин давным-давно перестал быть для меня королём, единожды став тираном.
-Так мы… свободны? – медленно спросил я. – Тоесть, наверняка найдутся новые претенденты на трон, но это всё же шанс… мы можем быть свободны. Свободны, Низа!..
-Свободны, - прошептала, обнимая меня, она. – Как хорошо, что ты поэт, Нид. Как хорошо…

Вдалеке занимался рассвет. Ночной ветер сменился лёгким утренним ветерком, в котором явственно чувствовалось что-то свежее, новое, одним словом – надежда.
-Весна, - пробормотал я, только сейчас, кажется, замечая это едва рождённое тепло, почки на ветвях деревьев, траву…
-Весна, - подтвердила Низа. – Теперь и здесь.
-В Севиополе, - сказал я. – И она – наша. Наша с тобой весна.


04.2009