с любовью и всяческой мерзостью
В LOTR переходы между группами героев и их географией всегда поначалу мучительны: тебе хочется и дальше ехать с Гэндальфом и Пиппином в Гондор (там же Белое Дерево! там же Денетор!), а приходится разворачиваться к Фродо и Сэму, бродящим кругами по горным путям, растерянным и одиноким. Уже на середине главы, правда, с ними осваиваешься и ни в какой Гондор не хочешь.
Поняла, что мне очень нравится Фродо. Первую книгу он в тени волшебников, людей, эльфов, гномов. Почти ничего не говорит и проявляет себя (настоящего себя) мало: мне вспоминается только разговор с Гилдором (и, может быть, сцена у зеркала Галадриэль), где он явно не "маленький хоббит" и не "сам себе на уме" (как дядя), а с проблеском той высоты духа, которую язык не поворачивается назвать претенциозной.
Сэму нравятся эльфы, чудеса, олифанты и прекрасные страны: он ими любуется, поражается им, принимает в дар пару саженцев волшебных деревьев - чтобы посадить однажды в своем саду. Части ему достаточно; он не хочет - как и Бильбо в свое время не хотел - уходить безвозвратно в мир за пределами Шира. Это, в общем, вполне благоразумный выбор - как и любоваться огнем благоразумно, пока не наступает момент отдернуть руку. Суть истории Фродо - в фактическом самосожжении, если вам нравится моя метафора. Это не вполне жертвоприношение ради "общего блага"; Лютиэн ведь тоже себя в жертву не приносила, нося Сильмарилл, который фактически ее сжег. Так было правильно для нее, вот и все.
Для Фродо тоже правильно идти в мир-за-пределами без оглядки. Он ведь изначально его часть: это видно по поступкам и словам, которым Сэм молча поражается, по уровню долготерпения (помните первую часть "The Taming of Smeagol"? ни одного резкого слова на сетования Сэма), по доверию, которое Фродо оказывают Гэндальф, Арагорн, и весь список мудрых древних эльфов.
Вся эта история - помимо метафоризации зла-как-машины - о совершенно необязательном выборе; о том, что Небесный Иерусалим (как его не называй) мы носим внутри себя.
Не после истории с Кольцом, и той жуткой и печальной трансформации, которая она произвела, Фродо потребовалось уплыть в Аман. Дело не только в "лечении неизлечимого"; он уходит туда, где быть должен. Как в Арагорне поминутно звучит Нуменор, с его величием и падением, как в Галадриэль звучат тысячелетия изгнания, так и в Фродо звучит мир почти ушедший.
And tales and rumours arose along the shores of the sea concerning mariners and men forlorn upon the water who, by some fate or grace or favour of the Valar, had entered in upon the Straight Way and seen the face of the world sink below them, and so had come to the lamplit quays of Avallónë, or verily to the last beaches on the margin of Aman, and there had looked upon the White Mountain, dreadful and beautiful, before they died (c)
Поняла, что мне очень нравится Фродо. Первую книгу он в тени волшебников, людей, эльфов, гномов. Почти ничего не говорит и проявляет себя (настоящего себя) мало: мне вспоминается только разговор с Гилдором (и, может быть, сцена у зеркала Галадриэль), где он явно не "маленький хоббит" и не "сам себе на уме" (как дядя), а с проблеском той высоты духа, которую язык не поворачивается назвать претенциозной.
Сэму нравятся эльфы, чудеса, олифанты и прекрасные страны: он ими любуется, поражается им, принимает в дар пару саженцев волшебных деревьев - чтобы посадить однажды в своем саду. Части ему достаточно; он не хочет - как и Бильбо в свое время не хотел - уходить безвозвратно в мир за пределами Шира. Это, в общем, вполне благоразумный выбор - как и любоваться огнем благоразумно, пока не наступает момент отдернуть руку. Суть истории Фродо - в фактическом самосожжении, если вам нравится моя метафора. Это не вполне жертвоприношение ради "общего блага"; Лютиэн ведь тоже себя в жертву не приносила, нося Сильмарилл, который фактически ее сжег. Так было правильно для нее, вот и все.
Для Фродо тоже правильно идти в мир-за-пределами без оглядки. Он ведь изначально его часть: это видно по поступкам и словам, которым Сэм молча поражается, по уровню долготерпения (помните первую часть "The Taming of Smeagol"? ни одного резкого слова на сетования Сэма), по доверию, которое Фродо оказывают Гэндальф, Арагорн, и весь список мудрых древних эльфов.
Вся эта история - помимо метафоризации зла-как-машины - о совершенно необязательном выборе; о том, что Небесный Иерусалим (как его не называй) мы носим внутри себя.
Не после истории с Кольцом, и той жуткой и печальной трансформации, которая она произвела, Фродо потребовалось уплыть в Аман. Дело не только в "лечении неизлечимого"; он уходит туда, где быть должен. Как в Арагорне поминутно звучит Нуменор, с его величием и падением, как в Галадриэль звучат тысячелетия изгнания, так и в Фродо звучит мир почти ушедший.
And tales and rumours arose along the shores of the sea concerning mariners and men forlorn upon the water who, by some fate or grace or favour of the Valar, had entered in upon the Straight Way and seen the face of the world sink below them, and so had come to the lamplit quays of Avallónë, or verily to the last beaches on the margin of Aman, and there had looked upon the White Mountain, dreadful and beautiful, before they died (c)