Много говорилось о том, как это снято - никаких крупных планов и эмоционального монтажа; на весь фильм один (?) погрудный план, и тот невольный, человек просто влазит в кадр. Общие-общие-общие кадры, вот толпа поет гимн, вот ходит по коридорам КМДА, вот вечерний Майдан, вот первые столкновения, первые смерти.
Хочется и не хочется сравнивать с ранним Эйзенштейном; он все-таки реконструировал, и его актеры старались играть "естественно", а у Лозницы люди просто естественны, кто-то чешет ухо на "Отче наш", кто-то отчаянно кашляет, опускаясь на холодный январский асфальт. Шмыгает носом, когда мимо проносят гроб.
У Эйзенштейна герой - толпа, у Лозницы герой - народ. "Давайте почтим минутой молчания..." говорят на сцене, но толпа не может молчать (ее очень понимаешь в этот момент; молчание невыносимо, "слово - життя! мовчання - смерть! слово - життя! мовчання - ...") - "Герої не вмирають!" кричат тысячи и тысячи.
И, конечно, у Эйзенштейно не бывало так, чтобы оператор за кадром начинал задыхаться от газа, и волок камеру за собой, и она - раньше статичная, - начинала трястись, и все окончательно скатывалась в невозвращение.
(документальное кино - гораздо больше поэзия, чем кино художественное
по крайней мере, если вам хватит смелости словить момент
так я сегодня думаю)